Tyo

Кратковременное прояснение сознания, Тигра.
Сходи со старшим ребенком на лыжах в Кижи. От Кондопоги по льду Онежского озера и лесам полуострова Заонежье.
Холодновато, правда, но зато — тихо-тихо, ясно-ясно. Неправдоподобно тихо, так что если где-то в деревне на берегу посреди дня печь топят — дым поднимается вверх устойчивым белым столбиком и рассеивается вверху, не смещаясь ни влево, ни вправо. А если утром на опушке леса в такой холод и тишь разжечь костер, то дым поднимается почти до верхушек деревьев, там останавливается, и еще долго (час) висит на этой высоте тонкий сизым неподвижным слоем.
Когда на льду, то посещает явное ощущение бесконечности. Мерзлое стылое белое плоское без конца и без края — это если вид в сторону открытого моря. Финны его так и называют Aanineno meri, Онежское море. Если есть островки где-то вдалеке, то ясным днем наблюдается такое явление: над каждым островком висит его изображение, перевернутое и смазанное. Иногда настолько низко, что реальные верхушки елок соединяются со своим перевернутым изображением наверху. Много лет назад такое же видел на Белом море летом. А если в другую сторону глянуть — там череда лесистых островов возвышается над ледяной поверхностью, и куда-то глубоко в сушу уходят белые заливы-губы, и совсем вдалеке надо всем этим слегка прорисовывается холмистая линия горизонта. Елки, елки, елки.
Пространство и время останавливается. Что бы ни делал — ничего не меняется. Вот если на велосипеде едешь или даже пешком по дороге идешь, с каждым шагом картинка слегка изменяется. А тут ничего подобного. Чтобы скрасить однообразие, иногда считал шаги. И вот, скажем, досчитаешь до тысячи, поднимаешь глаза — а, в общем-то, ничего и не поменялось. Все тот же остров где-то вон там вдалеке, все тот же мыс чуть сбоку… Все ме-е-дленно, м-е-едленно. «Все должно происходить медленно и неправильно, чтобы человек не возгордился» (С) Ерофеев
Однажды в таком месте лося видели. Лось пересекал Лижемскую губу поперек, до ближайшей суши ему было километров пять. Мы же двигались в прямо противоположном направлении, разошлись с лосем на расстоянии метров триста. Посмотрели друг на друга с нескрываемой симпатией.
Непосредственно в Кижах повезло. Как оказалось, пока мы там бродили — это были последние несколько часов хорошей погоды. Не то чтобы хорошей, а просто отличной, великолепной! Небо такое уже весеннее, синее прямо, солнце светит, ни облачка, ни пелены никакой, снег переливается, во все стороны видны острова, островки и островочки. Ну и сам храм конечно, на фоне этого синего неба. Издали — просто сложная игрушка. Где-то читал что осиновые лемешки, ко-рыми купола крыты, со временем высыхают, сереют, и на солнце приобретают серебристый отсвет. Думал — лажа и преувеличение. Нет, действительно. Приобретают серебристый отсвет. И такие же серебристые кресты над ними. На фоне синего неба неописуемо. Тихо-тихо, и пусто почти. Трое мужичков только каких-то копошатся неспешно, перебирают бревна нижних венцов, плюс дружелюбная собака, хвост кольцом вверх. Разительный контраст с летним столпотворением. Разительнейший. Еще прогулялись до церкви Спаса Нерукотворного — если кто знает и помнит, это почти на противоположном конце острова, маленькая одинокая на голой возвышенности, с шатровой колокольней. Такой стандартный образ «Далекий-Холодный-Одинокий-Деревянный-Русский-Север», стандартный узнаваемый мотив. (Русский поэт — Пушкин, Русская река — Волга, Русский Север — шатровая деревянна церковь)
Я вот, Тигра, вообще-то русский человек. Все это виденное, оно… Ну, некие последние существующие в реале кусочки какого-то полу-выдуманного, полу-забытого мира, сформированного в дошкольном детстве на основе рассказов моей бабушки и «Русских народных сказок» с иллюстрациями Рачёва. Что вот, была когда-то такая страна, покрытая лесами, и жили в этих лесах звери (лоси, волки, медведи), и кое-где (очень-очень кое-где, изредка, понемножку, и не мешая зверям) жили в этой стране и люди тоже. И может, с теми зверьми разговаривали. («А пошто это ты, Михайло Топтыгин, повадился о нашу деревеньку?») И что люди эти, чтобы жить, строили себе из леса деревянные дома, а зимой топили дровами печки, и не забывали ни на один день, что живут они тут не столько своим совершенным умением, сколько по снисхождению и милости Божией, а потому не ленились и кое-где еще ставили церквушки, как умели, и молились, как душа просила. Одинокий крест над безлюдными лесами.
Тут, у нас, в Средней России, ничего такого уже не осталось давным-давно — вывели, извели, свели и застроили, а там — до сих пор воочию. Там все еще стоят по деревням те столетние двухэтажные рубленые дома, резные наличники и балкончики, поленница, печная труба, белесый дымок вертикально вверх. Кошка за окном жмурится, в снегу прочищены дорожки-траншеи глубиной по пояс. Лес подступает к околице, и все те же звери в нем. (Волков местные сильно побаиваются). До сих пор ловится в Онего-озере селедка-ряпушка и другая, более приличная, рыба. Наверное, самая видимая разница — это наличие снегоходов. Следы от них на льду отличаются от санного пути.
На обратном пути, когда мы уже в Великую Губу входили, тоже запомнилась. Сначала снег повалил горизонтальный, и ветер (по счастью, строго в спину), видимость 200 метров, а потом как-то это прояснилась малость, и возникла картинка в стиле К.Васильева, без теплых тонов и радужного спектра: белое мертвое снежное поле, а над ним черное небо со свинцовым отливом — сплошное, на весь горизонт, низкое, нависает. В одном месте только слегка просвечивает бледным белесым — видимо, где в мирной жизни должно быть солнце. И под всем этим острова бело-темно-зелеными полосками, где-то там берег вдали, елки под свежими снежными шапками. Бррр… По счастью, это уже на возвращении, не пугает… Такие разные лики Заонежья.
Фоток нет. Потому что фотка замерзла напрочь. То есть наверно если б у нас были какие-нить контрактные обязательства перед фирмой «Истман-Кодак», Рочестер, можно было б постараться, отогреть фотку, держать его днем во внутреннем кармане куртки, а ночью класть с собой в спальный мешок и т.п. Может, и заработал бы. Но раз обязательств нет — так и хрен бы с ним. Лучше все те же меры предпринять в отношении GPS. Как ни крути, более важное приспособление.
Выезжали оттуда тоже занятно. Из пос. Великая Губа раз в сутки ходит автобус, примерно в 7 утра. Накануне вечером не дотянули до поселка примерно 3.5 км. Решили — утром встанем пораньше, как-нить дойдем. Ну, сколько идти 3.5. км? По дороге? Решили с максимальным запасом: 1.5 часа. Ну уж за полтора-то часа по-любому пройдешь 3 км по дороге, даже спиной вперед. Встали в 4-40, в ветер, снег валит. Кое-как собрались, в 5-30 пошли. Так вот за ночь столько снега навалило, что еле-еле успели дойти, с матом, язык на плечо, носков лыж не видно ни разу. Прибыли в 6-55. Автобус, правда, сам опоздал более чем на час, из-за того же бурана. Местные, которые на остановке стояли, сказали «В такую погоду автобус к нам редко доходит», и разошлись по домам. Один только парнишка остался с нами: «Надо верить, тогда он придет». А следующий автобус — только завтра, в лучшем случае… Полчаса я тосковал и впадал в истерику, потом появилось наконец нечто вроде «Газели», чуть побольше. Паренек говорит «Вот, видите, надо просто верить».
Поехали. В дороге застряли в снежном заносе, до ближайшей деревни 15 км, толкали эту якобы-Газель втроем туда-сюда полчаса, хоть бы хрен, руки-ноги уже дрожат… Водила начал интересоваться, не осталась ли у нас какая еда в рюкзаках, мб придется тут сутки просидеть, пока грейдер не прочистят… Тут трактор пришел из Медвежьей Горы, «Кировец», дернул нас, и дальше ок.
Вдогонку. Приехав в Мск, полез в инет посмотреть про финскую оккупацию 41-44 годов. Среди прочего прочитал, что город Повенец был взят финнами 6 декабря 1941 года в результате лобовой атаки по льду Онежского озера при температуре воздуха –37 градусов. Охренеть блин. Дикий народ.