Витёк, Петюня, СанМитрич и Михалыч давили уже третий бутыль полугара, выгнанного по образу и подобию 19 века. Ну как давили, давили да не очень - без участия СанМитрича. СанМитрич отключился еще на втором бутыле. Разговор не клеился. В попытке оживить его Петюня заметил: "а вот раньше водку ведрами меряли!"
СанМитрич поднял голову. СанМитрич был уже не молодой, но еще крепкий мужик, у него были кавалерийская выправка и проницательный взгляд из под кустистых бровек цвета зрелой пшеницы.
Все замолчали. СанМитрич оглядел всех троих и неторопливо, вполголоса, начал говорить: "Ребят, вы чо такие седня смурные?" Он говорил простые слова простыми словами.
Постепенно, один за другим, все собравшиеся стали прислушиваться и понимающе кивать. Потом Михалыч устало вздохнул и розлил. Петюня, Витёк, Михалыч молча, про себя, сказали "прост!" опрокинули лобастые и пошли курить на улицу.
А СанМитрич уже стучал узловатым кулаком стройке бара: "ДедМороз! Зимушказима! СанМитрич!". Он уже никого не видел и не слышал. Зашелся, вытянулся оловянным солдатиком и, упав восковым манекеном, закатился под табурет.
За окном светил ясный месяц, тихо падал снег и жарко потрескивала вдали загоревшаяся баня...
Никодим Трофимыч проснулся в 4 утра. Отчасти потому, что захотелось в туалет, отчасти потому, что разболелась голова. Вновь улегшись и пытаясь заснуть, Никодим Трофимыч всё думал и думал про привидившихся ему так ярко, так образно, Витька, Петюню, СанМитрича и Михалыча: "... как они там, родные, в тумане... Говорила же мне Марья, говорила! Не ешьте, барин, на ночь, квашеных груздьев! волки будут снитЬся!"